Профессор Леонид Стерник – ведущий израильский специалист в области кардиохирургии. Заведует кардиохирургической службой в больнице "Шиба", оперирует там и в "Ассуте", занимается исследованиями, руководит крупной программой подготовки и повышения квалификации кардиохирургов… Всех чинов и регалий не перечесть. Встречаемся в его выходной. Относительный: после интервью спешит в больницу навестить вчера прооперированную больную. Интересный собеседник, прост в общении. Прошу кратко изложить биографию.
- Родился в 1966 году в Москве, вырос там; в 1989 закончил Второй мединститут и через полгода приехал в Израиль. Сдал экзамен на разрешение работать.
- Звучит просто. А я помню, как врачи-репатрианты начала 1990-х пахали, чтобы сдать экзамен на лицензию.
- Не знаю, я сдал очень легко. А так как после института работал всего несколько месяцев, то пошел делать стаж. В "Ихилов". Начал с хирургии. Заведующий отделением профессор Кляузнер ко мне очень хорошо отнесся. Затем - ротация в кардиохурургии "Ихилов" у доктора Якиревича. Тоже было интересно. Сразу после стажа я начал работать в "Шибе" у профессора Гура, был его последним резидентом: потом он отошел от работы. Затем я уехал в знаменитую клинику "Майо" в США на два года. Тамошнее отделение кардиохирургии считается вторым в мире после больницы Кливленда… Нет, мне не было трудно пробиться. Работа моя не легкая, но очень интересная. Я, конечно, не подсчитывал, но, думаю, врачи получают в среднем больше денег, чем другие. Вообще-то мое мнение предвзято: я с детства влюблен в медицину. Считаю, нет большего удовольствия в жизни, чем моя работа. Еще в бытность молодым врачом повторял почти серьезно: готов заплатить шекелей пятьсот каждому больному, который согласен, чтобы я его прооперировал. Сейчас я врач уже не молодой, многие больные хотят попасть ко мне на операцию, но все равно я готов платить. Когда человек в сознании и здравом уме просит, чтобы я его прооперировал, - для меня это сакральное чудо. Испытываю невероятный восторг: ведь человек доверяет мне жизнь.
- Говорят, что у каждого хирурга есть "свое кладбище"…
- Конечно. Больные умирают – это всегда для меня большая трагедия. Слава богу, в последнее время больные редко умирают неожиданно, хотя бывают исключения.
- Считается, что в Израиле кардиохирургия находится на высочайшем уровне. Так ли?
- В 1999-м я поехал в США, научился там многому, чего тогда не было в Израиле. Прошли годы, сейчас я тоже посылаю своих резидентов - молодых врачей - на повышение квалификации в разные хорошие места. Один из наших старших резидентов, получивший диплом специалиста, полгода назад уехал в Кливленд. Он много рассказывает об объемах и качестве операций, но, думаю, нам в Израиле (по крайней мере, в больнице "Шиба") тоже стесняться нечего. В последние годы мы находимся на очень хорошем уровне.
- Нас познакомил мой коллега, замечательный журналист Михаил Гильбоа, который считает, что вы спасли ему жизнь.
- Данный пациент преувеличивает. Бывают у меня редкие случаи, когда действительно реанимируешь человека, вытаскиваешь его с того света, как спасатель - тонущего на пляже. В случае нашего больного был сделан центур (катетеризация сосудов сердца), после которого стало ясно, что необходимо аортокоронарное шунтирование. Его шанс выжить был очень близок к ста процентам.
- Да, но все предварительные обследования, как я знаю, не показывали необходимости операции.
- Есть у меня свое мнение… Я считаю, что истинные показатели коронарных сужений показывают только два анализа: компьютерная коронарная ангиография (центур виртуали) и катетеризация (собственно центур).
- О виртуальном центуре многие даже не слышали…
- Очень хорошее обследование, сильно развившееся в последние годы. И оно, и привычный центур показывают действительное состояние коронарных сосудов. Остальные обследования тоже важны, но объективной картины не дают. Так получилось и с Михаилом. Он прошел обычные обследования, показатели были в норме, тем более что сам больной находится в прекрасной физической форме – как молодой спортсмен. И только обследования, о которых говорю, показали истинную картину. Между прочим, я, по настоянию жены, в пятьдесят лет сделал себе центур виртуали. Правда, получить на это разрешение от больничной кассы даже мне было практически невозможно. Разумеется, не агитирую за это обследование и сам им не занимаюсь: я лишь кардиохирург. Но то, что это дает полную картину при исследовании коронарных сосудов и не нуждается ни в особой подготовке, ни в анестезии, - бесспорно. Лежит человек в "трубе" компьютерного томографа около десяти минут, а через два дня получает ответ. Все. Считаю это обследование обязательным для всех после пятидесяти. Многим оно просто спасет жизнь.
- Иногда больные обижаются: "Доктор вел себя со мной сухо, деловито. А поговорить?"
- Врач обязан "поговорить". Больной с приема должен выйти в лучшем настроении, чем вошел к врачу. Пациента необходимо обнадежить, успокоить – независимо от диагноза. Врач прежде всего должен быть человеком, значит - относиться к больному и его семье по-человечески. Тем более, это легко и приятно.
- Как и говорить правду (по словам одного известного персонажа). В таком случае переходим к правде о пандемии. Ваше мнение?
- Я – не вирусолог и не инфекционист, а всего лишь кардиохирург… Понятно, что этот вирус очень опасен. Есть и другие очень опасные вирусы (например, эбола), но они мало заразны. То есть вирус убивает настолько быстро, что человек не успевает заразить окружающих. Ковидом же многие болеют бессимптомно, но являются заразными. В итоге – высокая смертность, непосильная нагрузка на систему здравоохранения, другие больные не могут получить необходимое лечение. Мы отменяем плановые операции: медперсонал болеет, многих сестер забрали на работу в отделение коронавируса.
- Где выход? Локдаун?
- Считается, что он приносит огромный финансовый ущерб. Но лечение тоже стоит много денег, когда реанимации завалены больными. Я четко знаю, что человеческая жизнь бесценна. Поэтому держать открытыми рестораны или концертные залы, когда умирают люди, на мой взгляд, глубоко безнравственно. Некоторые грозятся наложить на себя руки, если будут сидеть дома, - ими пусть займутся психологи.
- Но сколько можно сидеть дома?
- Бесконечно. Человек в состоянии отжиматься от пола, читать Булгакова или Толстого, смотреть телевизор, переписываться с друзьями, вышивать крестиком – выживают же люди в тюрьме! Когда больной умирает на вентиляции легких – это и есть настоящая смерть. Но когда человек говорит, что "умирает от сидения дома", - он должен взять себя в руки и посидеть. А государство должно о нем заботиться. В Китае все запечатано, Австралия законсервирована, и так далее. Где-то в порту появился один больной – закрыли порт. Прививки крайне важны, но они – далеко не всё. Эпидемии лечат карантином, а карантин – не два дня, само это слово происходит от числа "40". Другое дело, если человек работает в больнице или на оборонном предприятии - их не закроешь, но спортзалы, рестораны, музеи надо закрыть.
- Есть ли у вас собственные открытия в кардиохирургии?
- Ну, передал свою идею одной компании в больнице "Шиба"... Она связана с мерцательной аритмией. Ушко левого предсердия, где появляются тромбы, раньше закрывали с помощью разных техник, ни одна из которых не была удачной. Я предложил выворачивать это, как палец перчатки, внутрь. И превращать "тихую гавань", где кровь застаивается и появляются сгустки, в "полуостров", омываемой кровью. Сейчас хай-тек кампания этим занимается, я там консультант, но практически особенно не вникаю. Считаю, что справляются хорошо, а мне есть чем себя занять в плане медицины.
- Можно сказать, отказались от Нобелевской премии?
- Ну прямо! Может, отказался от денег… Не могу концентрироваться на медицине, занимаясь чем-то еще.
- "Отказался от денег", говорите. А когда больной приносит вам конверт после операции, принимаете?
- Ни в коем случае: нам нельзя.
- А бутылку хорошего алкоголя?
- Стараюсь не брать, но иногда тяжело отказаться. А вообще: не нужно этого делать. Напоминаю: это я благодарен больным, а не наоборот. Получаю хорошую зарплату. Деньги – не проблема.
- Неужели?!
- Я жил раньше в Кирьят-Оно в четырехкомнатной квартире – и был счастлив. Сейчас живу в Савьоне – и счастлив. Главное, чтобы работа была. Ну, и здоровье, естественно. А жить можно где угодно.
- В начале беседы вы говорили, что безумно влюблены в медицину с детства. Но мальчики, как правило, хотят стать летчиками…
- Еще в детском саду ко мне приходили дети – было нам года по четыре. Ссадины на коленях они лечили прикладыванием песка, а я был категорически против. Тут же отводил под кран, промывал ранку, прикладывал лист подорожника и командовал: "Сиди и держи рукой!" Когда ко мне приходил ребенок и жаловался на боль в животе, я чувствовал себя хуже: не знал, что с этим делать. Советовал ничего не есть и полежать. Прошли какие-нибудь пятьдесят лет, но ощущения мои не изменились. Когда вижу нечто, что могу вылечить, - я доволен. Когда сталкиваюсь с чем-то непонятным, - ощущаю тревогу и смятение. Как в детском саду. Подростком я прочитал книгу советского кардиохирурга Николая Амосова. Он описывал операцию на сердце, во время которой случилось непредвиденное, и больной скончался на столе. Меня это потрясло – и я выбрал сердце. Летчики – конечно, адреналин, но я считаю, что в кардиохирургии адреналина больше.
- Хирурги – народ особый?
- О да. Разве нормально резать человека, пусть даже под наркозом? Терапевты, думаю, более нормальны. Кстати, очень их ценю, считаю лечение внутренних болезней настоящей медициной. Одно дело – лечить больных, другое - когда человек берет в руки скальпель, ножницы и начинает кромсать больного – даже для его блага… Что-то надо переступить. Ты ведь в этот момент не думаешь о спасении жизни, а концентрируешься на том, чтобы удачно сделать операцию. Когда иду на операцию и недостаточно боюсь, на секунду останавливаюсь и заставляю себя бояться.
- Рассмешили... Будьте здоровы, доктор!